Советский Оппенгеймер: еврейские ученые в советском атомном проекте

Участие еврейских ученых в советском атомном проекте

В рамках одного масштабного проекта, тем более целой отрасли знаний, науки и промышленности невозможно выделить вклад или достижения отдельной социальной или этнической группы, тем более, если ее представители работают в составе больших научных, творческих, производственных школ и организаций. Но, говоря об исследовании отдельной референтной группы, можно проследить деятельность ее представителей на протяжении исследуемого периода. Таким образом, мы можем корректно выделить условия работы и специфику отношения к еврейским ученым в период становления и развития атомного проекта СССР.

Начинать рассказ о советском атомном проекте необходимо с периода формирования современных научных представлений об атомной физике, с начала ХХ века.

Появление «новой физики» в России

Физическая наука конца XIX — начала ХХ века переживала тяжелый кризис, связанный с достижением естественного предела познания классическими методами. Требовались новые теории, новая постановка задач. Рождается новая физика — атомная, квантовая, релятивистская, теоретическая. Появляются новые способы научного познания, принципы научного исследования, новая техника эксперимента. Одним из творцов новой физики в России стал Абрам Федорович Иоффе. Именно с его именем связана самая крупная и разветвленная школа отечественных физиков.

Меняется не только наука — Россия в целом переживает серьезные потрясения. Меняется государственный строй — и с этим происходит смена элит. Тонкая прослойка грамотных людей — в первую очередь состоятельных горожан — стремительно истончается. Многие не вернулись с фронтов Первой мировой войны. Выжившие в чудовищной мясорубке «великой войны» незамедлительно оказались втянуты в следующую — гражданскую войну. Среди учеников А.Ф. Иоффе: Я.Г. Дорфман был призван в армию Временного правительства; Н.Н. Семенов воевал с Красной гвардией в войсках Комуча, затем в рядах колчаковской армии; затем с колчаковцами в составе радиобатальона Красной армии; А.П. Александров, по легенде, воевал в рядах Русской армии Врангеля... Сам А.Ф. Иоффе уехал в белый Крым преподавать в Таврическом университете.

Евреи в новом поколении ученых

После гражданской войны немногочисленные представители привилегированных сословий, оставшиеся в России, оказались в своей стране париями, были не только отстранены от реальной власти и значимых должностей, но и долгие годы после подвергались дискриминации по принадлежности к «бывшим», фактически были деклассированы. Более того, взятый большевиками курс на модернизацию страны, развитие науки и промышленности требовал большого количества технически образованных специалистов. Дореволюционное высшее образование, начиная с гимназии, было преимущественно гуманитарным; его носители не вписывались в «новое общество». Необходимо вспомнить, что подавляющее большинство населения аграрной России к этому времени либо имели начальное образование (церковно-приходские школы), либо были и вовсе неграмотны.

В сложившейся противоречивой и, казалось бы, безвыходной обстановке новая власть привлекает к работе неожиданный ресурс — еврейских светских интеллектуалов.

До революции путь еврейских детей в гимназисты был осложнен как процентной нормой, так и отсутствием широкой сети гимназий по стране. Однако недостаток гимназий с успехом замещали училища более низкого уровня — коммерческие и реальные. Невозможность поступления в университет (в реальных училищах не преподавались классические языки — греческий и латынь, необходимые для поступления), предначертанный путь в технические институты стали неожиданным выигрышем в межвоенные годы. До определенной степени еврейское происхождение нивелировало даже дореволюционное имущественное благополучие — внутренняя борьба в те годы шла все же не по национальному, а по классовому признаку.

Новая научная, культурная, административная элита довоенных лет во многом состояла именно из выходцев из еврейской среды. Возможность беспрепятственно получить высшее образование, создание новых социальных лифтов буквально окрылили как еврейских юношей и девушек, так и более зрелых людей. В качестве примера можно привести Н.М. Рейнова — механика, в 29 лет — рабочего мастерских Ленинградского физико-технического института, а в 46 — кандидата (позже — доктора) технических наук, руководителя лаборатории физики низких температур ЛФТИ, где выполнялись фундаментальные исследования в области сверхпроводимости и криогеники. Возможность самореализации, карьерные перспективы, уход на периферию общественной жизни антисемитизма (не поощряемого обществом и подлежащего уголовному наказанию) порождали в молодых людях ответные чувства — благодарность новой власти, искреннюю преданность идеям коммунизма и партии.

Школа «папы Иоффе» и атомное ядро

Предмет нашего исследования — развитие атомной физики — в те годы не был мейнстримом физической науки. Перспективы этой отвлеченной, во многом теоретической тематики видели многие — тот же А.Ф. Иоффе, В.И. Вернадский, но в близкие перспективы практического воплощения теоретических знаний не верили даже они.

Зимой 1920 года на базе Государственного оптического института Д.С. Рождественский собирает атомную комиссию. К этому вопросу активно подключается В.И. Вернадский — его Радиевый институт основную задачу видит во всестороннем изучении свойств радия. ЛФТИ преимущественно решает другие задачи, только в 1932 г. образована лаборатория по изучению атомного ядра во главе с И.В. Курчатовым. Однако при небольшом количестве специалистов мы видим их взаимопроникновение в разные проекты — сам А.Ф. Иоффе участвует в работе Атомной комиссии, а И.В. Курчатов работает на циклотроне Радиевого института. Приняв решение о развитии работ по изучению атомного ядра в своем институте, А.Ф. Иоффе с присущей ему энергией уже к началу 1934 г. создает отдел ядерной физики института в составе четырех лабораторий. В эти исследования было вовлечено более 30 сотрудников. Ядерная физика стала второй по важности, после физики полупроводников, областью исследований, а И.В. Курчатов сменил сферу деятельности — первоначально он занимался изучением сегнетоэлектриков.

Физический «спрут» и советская власть

Главной задачей для А.Ф. Иоффе является не изучение атомного ядра, а создание цепной реакции деления физических институтов в СССР, появление все новых исследователей и преподавателей. 23 ноября 1933 года из состава Комбината выделяется Ленинградский физико-технический институт (директор А.Ф. Иоффе) и целый ряд других научных учреждений. В институты приходило много молодежи. Сам А.Ф. Иоффе был деканом физико-механического факультета Политехнического университета, его ученики руководили кафедрами и читали лекции, готовя себе новые кадры. Воодушевление молодежи тех лет было очень велико — казалось, еще немного и человеку откроются величайшие тайны природы, навсегда меняющие цивилизацию. Во многом так и получилось.

Значительное количество привлекаемых молодых физиков позволило А.Ф. Иоффе провести «ползучую экспансию» в регионы. К середине 1930-х годов ЛФТИ становится центральным институтом для сети из 14 научно-исследовательских институтов, в которых было занято более 1000 человек — немыслимо большое количество образованных научных кадров для СССР того времени.

Подобный взлет ЛФТИ не мог не вызвать пристальное внимание конкурентов, недоброжелателей, властей, а затем и органов. Сотрудников института и ранее затрагивали идущие в стране репрессии, но в конце 1935 года началась массированная осада.

Необходимо указать что процессы развития физической науки в СССР и репрессивной политики шли параллельно. Сам А.Ф. Иоффе неоднократно «прорабатывался» как на собраниях партактива ЛФТИ, так и на сессии Академии наук СССР.

Проходившая с 14 по 20 марта 1936 года в Москве Мартовская сессия АН СССР была в целом посвящена «критике и самокритике» советских физиков на примере Иоффе и его института, олицетворявших советскую физическую школу. По результатам сессии был оформлен рапорт вице-президента Академии Г.М. Кржижановского и постоянного секретаря Академии Н.П. Горбунова на имя председателя СНК В.М. Молотова.

Масштаб А.Ф. Иоффе в мировой науке в очередной раз уберег его от надвигающегося вала репрессий, но не спас коллектив института. Репрессировано было более 40 сотрудников ЛФТИ, за многих из них А.Ф. Иоффе безрезультатно ходатайствовал.

Репрессии захлестнули Украинский физико-технический институт в Харькове. Всего за 1935—1938 годы было репрессировано 16 сотрудников УФТИ, среди которых — и «выезжавшие ранее за границу», и бежавшие от Гитлера немцы-антифашисты. В 1937 году были арестованы и расстреляны пять ведущих сотрудников УФТИ — Л.В. Шубников, Л.В. Розенкевич, В.С. Горский, В.П. Фомин и К.Б. Вайсельберг. 28 апреля 1938 года в Москве был арестован Л.Д. Ландау, его обвинили в написании в соавторстве с другим физиком УФТИ, М.А. Корейцем, антисталинской листовки. Ландау провел в тюрьме ровно год и был освобожден 28 апреля 1939 года благодаря ходатайству выдающихся физиков Н. Бора и П.Л. Капицы.

Репрессии и идеологические дискуссии ослабляли ведущие позиции ЛФТИ и ленинградской физики в целом. Так, в постановлении Президиума АН СССР «Об организации в Академии наук работ по исследованию атомного ядра» от 25 ноября 1938 года одним из пунктов было создание постоянной Комиссии по атомному ядру (при физико-математическом отделении АН СССР) уже под председательством директора московского ФИАНА С.И. Вавилова. В комиссию вошли А.Ф. Иоффе, И.М. Франк, В.И. Векслер (секретарь), А.И. Алиханов, И.В. Курчатов и А.И. Шпетный (УФТИ). К маю 1939 года ЛФТИ, ГРИ, УФТИ и ИХФ вошли в систему академических институтов АН СССР.

Работы по изучению атомного ядра расширяются, 12 июля 1940 года В.И. Вернадский направляет на имя куратора химической и металлургической промышленности СССР Н.А. Булганина записку «О техническом использовании внутриатомной энергии».

Это поступательное развитие атомной науки обрывает война.

Начало атомного проекта СССР

В начале войны ученые-теоретики переключаются на решение военных и производственных задач — например, И.В. Курчатов занимался размагничиванием кораблей Черноморского флота, делая их относительно незаметными для свободно плавающих мин. Эвакуация академических институтов из Ленинграда, отрыв экспериментаторов от тяжелых крупногабаритных испытательных установок также не позволяли продолжать практические исследования.

Информация о развитии работ по освоению энергии атомного ядра за рубежом, донесения разведки, письма отдельных энтузиастов (например, письма Г.Н. Флерова) показывают необходимость подобных работ в СССР.

Формально работы по атомному проекту начались в 1942 году, с подписания распоряжения государственного комитета обороны «Об организации работ по урану», по которому ответственным за развитие уранового проекта назначался А.Ф. Иоффе.

11 февраля 1943 года новым постановлением ГКО к решению урановой проблемы были привлечены В.М. Молотов, как куратор проекта, и Л.П. Берия, как его заместитель. Научное руководство было возложено на И.В. Курчатова.

Начавшуюся работу сильно замедляло и отсутствие у Академии наук необходимых ресурсов, и понимание ответственными необходимости этих ресурсов на фронте. Однако по мере возможности работа велась. При Академии наук была создана специальная лаборатория №2 (ныне Курчатовский институт), начал формироваться коллектив лаборатории, в первую очередь был привлечен сам И.В. Курчатов и знакомые ему по совместной довоенной работе в ЛФТИ специалисты, среди которых — занимавшиеся атомной тематикой еще до войны, соавторы первых, значимых для атомной физики статей Ю.Б. Харитон и Я.Б. Зельдович.

К ядерному противостоянию

После успеха американского Манхеттенского проекта атомный проект СССР оформляется как одно из самых главных направлений — 20 августа 1945 года создан Специальный комитет при ГКО СССР. Председателем Спецкомитета был назначен Л.П. Берия, но общее техническое руководство комплексом создания производственной базы ядерного оружия было возложено на Бориса Львовича Ванникова, до этого занимавшего пост наркома боеприпасов, а после репрессий (Б.Л. Ванников — единственный человек, имевший оправдательный документ, написанный лично Сталиным) — заместитель наркома вооружений в годы войны.

В состав технического совета при Спецкомитете вошли, кроме А.Ф. Иоффе и И.В. Курчатова, среди других Ю.Б. Харитон и И.К. Кикоин.

Большой проблемой были научные и конструкторские кадры. Людей в сверхсекретный проект брали буквально «с улицы» — так в проект вошел первый главный конструктор атомной бомбы В.А. Турбинер. По легенде, он, будучи конструктором авиабомб, просто услышал разговор женщин в трамвае об институте, пришел на проходную и получил задание от И.В. Курчатова. После выполнения проекта В.А. Турбинер был рекомендован Ю.Б. Харитону и занялся разработкой первого изделия.

Вениамин Аронович Цукерман в сложных условиях эвакуации в Казани разработал принципы новой — импульсной — рентгенографии, позволяющие снимать сверхбыстрые реакции. Эта работа была представлена на совещании в присутствии А.Ф. Иоффе, и В.А. Цукерман был рекомендован И.В. Курчатову. По 1991 год он, несмотря на прогрессирующую слепоту, работал во ВНИИЭФ.

Один из ближайших сотрудников Ю.Б. Харитона, С.Б. Кормер, в 1946 году работал на подмосковном оборонном предприятии в звании старшего техника-лейтенанта в военной приемке. Ю.Б. Харитон вспоминал: «Однажды после семинара ко мне обратился молодой военный с предложением сделать доклад о некоторых вопросах работы кумулятивных боеприпасов. Я согласился. Во время доклада стало ясно, что это очень толковый человек, и я включил его в список сотрудников будущего института» «О Кормере Самуиле Борисовиче вспоминают…» Саров: РФЯЦ-ВНИИЭФ, 1998, стр. 8 .

Значительное количество сотрудников еврейского происхождения в первом ядерном центре, несмотря на происходящие в это время очень сложные события, подчеркивает и направленность атомного проекта на достижение заданной цели любыми средствами, и на то, что главный руководитель проекта Л.П. Берия вполне мог повторить ставшую крылатой фразу — «в своем ведомстве я сам решаю, кто у меня еврей».

Борьба с космополитизмом и физики-атомщики

Идеологическая ситуация в советской физике была напряженной еще с довоенных лет. Основными претензиями, предъявляемыми физикам и в первую очередь школе А.Ф. Иоффе, были оторванность от практики и сомнительная идеология. К оторванности от практических задач относили и трату больших сил и средств на «сомнительное теоретизирование» в области строения атомного ядра. С идеологией тоже все было сложно. Еще В.И. Ленин в работе «Материализм и эмпириокритицизм» (1909) ввел понятие «физический идеализм» как нечто антинаучное и реакционное. Проблема была в том, что Ленин основывался на «старой» физике и не подозревал о появлении в недалеком будущем новых физических теорий. «Физический идеализм» стал ярлыком в идеологических дискуссиях для теорий Альберта Эйнштейна, Нильса Бора и поддерживающих эти теории ученых.

В ходе идеологических дискуссий формируются два лагеря — физики университетские и академические. Изгнание с физического факультета МГУ учеников академика Л.И. Мандельштама — Г.С. Ландсберга и И.Е. Тамма, заведовавших до войны кафедрами оптики и теоретической физики, С.Э.  Хайкина и М.А.  Леонтовича — обострило создавшиеся противоречия.

Летом 1944 года в правительство было направлено письмо 14 академиков-физиков, включая П.Л.  Капицу. Академики сигнализировали о сложившемся ненормальном положении на физическом факультете МГУ. В результате работы специально созданной комиссии в 1946 году декана факультета А.С. Предводителева сняли с должности.

Кампания против космополитов вдохнула в противостояние двух групп физиков новую энергию. Волна «Всесоюзных совещаний» — философского, ВАСХНИЛ — дала надежду физикам с «правильными фамилиями» разгромить своих оппонентов — «физических идеалистов» и «космополитов в науке». Шла активная подготовка, был создан Организационный комитет, проведший за два с половиной месяца (с 30 декабря 1948 г. по 16 марта 1949 г.) 42 заседания. На первых же заседаниях начали ставиться именно политические вопросы, причем так остро, что И.Е. Тамм был вынужден заметить: «если будут такого рода выступления, то все дело пойдет по очень неправильному пути… Если у нас будут так неправильно организованы обсуждения, то получится острая полемика, которая совершенно неуместна и затруднит те задачи, которые перед нами стоят»  Сонин А.С. «Борьба с космополитизмом в советской науке». М.: «Наука», 2011. стр.228 .

Разгром отечественной физики, подобный разгрому отечественной генетики, с физической ликвидацией «безродных космополитов» во главе с А.Ф. Иоффе (о нем «сигнализировали» в ЦК, что «существует возглавляемая им монопольная группа … которая стремится к тому, чтобы занять руководящие посты в важнейших научных учреждениях»  Сонин А.С., стр.269 ) был, по легенде, предотвращен физиками-атомщиками. Как вспоминал А.П. Александров: «…я сказал очень просто: “Сама атомная бомба демонстрирует такое превращение вещества и энергии, которое следует из этих новых теорий и ни из чего другого. Поэтому, если от них отказаться, то нужно отказаться и от бомбы. Пожалуйста: отказывайтесь от квантовой механики и делайте бомбу как хотите”». Сонин А.С., стр.262 Существует масса аналогичных легенд с участием И.В. Курчатова и Л.П. Берии, И.В. Курчатова и И.В. Сталина, но мы можем говорить об историческом факте — Всесоюзное совещание физиков проведено не было. Что в дальнейшем не спасло А.Ф. Иоффе от изгнания из созданного им института, а советских физиков — от «чисток».

Чистки в атомных центрах

Чистки, затронувшие атомный проект, прошли даже во ВНИИЭФ. Так, Л.В. Альтшуллера Ю.Б. Харитон смог оставить на объекте только после разговора с Л.П. Берией, утвердительно ответив на вопрос «Он вам действительно нужен?»

К 1990-м годам относится дискуссия между научным руководителем ВНИИЭФ Ю.Б. Харитоном и до той поры неизвестным первым главным конструктором первой атомной бомбы В.А. Турбинером. По словам В.А. Турбинера, к моменту физической готовности изделия он был смещен с должности, и главными конструкторами изделия были назначены контр-адмирал, заместитель начальника научно технического комитета ВМС СССР В.И. Алферов и главный конструктор тяжелых танков Н.Л. Духов. В.А. Турбинеру была предложена должность заместителя Н.Л. Духова, он отказался и исчез из истории атомного проекта.

Чистки прошли и по другим предприятиям атомной отрасли. Например, Б.В. Брохович вспоминает о начальнике дозиметрической службы первого (и единственного в то время) атомного реактора для наработки плутония — Р.М. Розмане: «…он был на месте и сохранил здоровье большому количеству персонала реакторов… Уволен он 27.10.52 г. с формулировкой “За невозможностью дальнейшего использования” (за то, что был еврей). Комбинат безвозвратно потерял ценнейшего специалиста… После увольнения Розман не мог нигде устроиться и вынужден был уехать в Винницкую обл. по месту жительства родных жены, украинки,  учительницы Марии Розман…» Брохович Б.В., «Серпантин событий». Воспоминания о современниках и сослуживцах. Озерск, 2016. Стр.206-207

Еврейские специалисты в атомной отрасли после Сталина

Итогами «борьбы с космополитизмом» для советского общества стал подъем бытового антисемитизма и появление массы фильтров, ограничивающих профессиональный рост. Влияло это не столько на работу в закрытых институтах, сколько на саму возможность получить необходимое образование и стать востребованным для них специалистом.

Интерес к еврейской проблематике до определенного предела предпочитали не замечать. Академик И.К. Кикоин, по некоторым воспоминаниям, Например, Кикоин К. «По обе стороны свободы». Иерусалим, «Филобиблон», 2011  сохранял полученные в молодости знания о еврейской традиции. М.С. Соминский активно (и чем дальше, тем активнее) участвовал в деятельности национальных еврейских групп в Ленинграде. Существует легенда о возвращении А.Ф. Иоффе в последние годы жизни  к еврейской традиции, Боярский А. «Доктор еврейских наук» jewish.ru/ru/people/science/2200309/  но ее не подтверждает даже упомянутый выше друг и биограф Абрама Федоровича М.С. Соминский. Но академического уровня еще нужно было достигнуть.

В 1955 г. на Урале организован ВНИИТФ (Всесоюзный научно-исследовательский институт технической физики) — дублер ВНИИЭФ. Его создание было логичным следствием «холодной войны» — при ядерном ударе по СССР было необходимо сохранить хотя бы один ядерный центр.

А.Д. Сахаров, противопоставляя ВНИИЭФ, где он работал, и ВНИИТФ, пишет: «Министерство явно протежировало второму объекту. Вероятно, далеко не случайно там была гораздо меньшая еврейская прослойка в руководстве (а у нас Харитон, Зельдович, Альтшулер, Цукерман, я, грешный, хотя и не еврей, но, быть может, еще похуже, и многие другие). Министерские работники между собой называли второй объект “Египет”, имея в виду, что наш — “Израиль”, а нашу столовую для научных работников и начальства (“генералку”) —  синагогой». Сахаров А.Д. «Воспоминания». т.1, стр.408. М.: «Время», 2006.

В то же время мы не можем не заметить, что сотрудник ВНИИТФ академик Л.П. Феоктистов отвергает достоверность этой цитаты. В меньшем количестве специалистов-евреев во ВНИИТФ мы можем видеть свидетельство влияния других факторов.

Попасть в атомную отрасль и, тем более, сделать имя в науке было совсем непросто. Существовали закрытые инструкции, ограничивающие поступление евреев в вузы. После израильской войны 1967 года, возможно, действовала закрытая инструкция «Об ограничении приема лиц, национальное государство которых враждебно относится к Советскому Союзу». Но и немногочисленные счастливчики, поступившие в вузы физического профиля, отучившиеся и даже защитившие кандидатские диссертации, оказывались под подозрением.

Развитие еврейских национальных групп, подпольных кружков по изучению традиций и иврита, сионистских групп привело к формированию движения «отказников» — работников закрытых предприятий и НИИ, пытавшихся выехать в Израиль и получивших отказ. Появление подобных «предателей» бросало тень и на лояльных советской власти сотрудников-евреев, ограничивая их возможности.

Взаимное расхождение еврейской общины и властных органов в итоге привели к большой алие — сначала из СССР, а потом и из России. Среди уезжавших были и носители критических знаний, специалисты, которые в другой ситуации и при другом отношении могли бы многое сделать для России — но реализовавшие себя на исторической родине.