Из Германии в Париж

Позвольте представить: Канвейлер

«Каждый значительный период в живописи должен непременно иметь своих торговцев», — скажет на склоне лет Даниель-Анри Канвейлер (1884–1979), добавив, что великих дилеров создают великие художники. Его самого, знаменитого маршана, издателя и коллекционера, создали Брак, Ван Донген, Вламинк, Дерен, Леже и Пикассо, его современники.

«Позвольте представить вам молодого человека, которому в честь его первого причастия семья подарила галерею», — представил Daniel Henry Kahnweiler. My Galleries and Paintings. New York, Viking Press. 1971. P. 38. Амбруаз Воллар владельца крошечной галереи на парижской улице Виньон пришедшему вместе с ним Пикассо. В этой сцене, сочиненной Пьером Ассолином Pierre Assouline. Artful Life A Biography of D.H. Kahnweiler, 1884-1979. New York: Grove Pr, 1990. , единственным, кто успел познакомиться с недоступными исследователям архивами арт-дилера, всё немного не так: никакого причастия быть не могло, так как Даниель-Генрих Канвейлер был рождён иудеем, главного парижского маршана в тот момент Канвейлер в лицо не знал, и галерею ему вовсе не подарили, а выдали тысячу фунтов (25 тысяч золотых франков), но с условием. Если через год содержать галерею и жену он не сможет, предупредили английские дядюшки Нойманы, то отправится знакомиться с семейным южноафриканским бизнесом в Йоханнесбург. Прежде всего они устроили возмечтавшему стать арт-дилером племяннику экзамен, договорившись с дилером Ашером Вертхаймером. Хотя испытуемый и продемонстрировал некоторые познания в области искусства, о будущем занятии он имел крайне смутное представление. Однако благословение получил, и торговавший живописью XVIII века на Бонд-стрит в Лондоне Вертхаймер, остался в истории не только благодаря Джону Сингеру Сардженту, написавшему портреты всего его семейства.

В феврале 1907 года двадцатитрёхлетний уроженец Мангейма, сын Юлиуса Канвейлера и Бетти Нойман, арендовал у польского портного крошечное помещение (4×4 метра) на тихой улочке Виньон, 28, неподалёку от площади Мадлен. Застелил полы коврами, обклеил стены мешковиной и открыл галерею. Будучи полным профаном, он даже не догадывался о тонкостях, которыми изобиловал арт рынок. Зато отлично понимал, что сильно опоздал. Время покупать Ван Гога с Гогеном, и тем более Сезанна упущено, а потому, сказал себе Канвейлер, я буду бороться за художников моего поколения. Начал он с фовистов — Андре Дерена и Мориса де Вламинка. То, что картины следует покупать у художников напрямую догадался, а вот то, что дилерам положена скидка, сообразил не сразу. Следование благородному порыву «дорогу молодым!» грозило повторением судьбы Берты Вейль см. о ней наш материал «Бах!.. Прямо в глаз!..»: первооткрыватели современного искусства . «Что бы с нами стало, если бы Канвейлер не обладал деловой хваткой?», — якобы вопрошал потом Пикассо.

К счастью, Канвейлер унаследовал предпринимательскую жилку, к тому же угроза вернуться к Нойманам напомнила о полученных в лондонской конторе знаниях, которые он успешно применил к новой сфере деятельности. Вдобавок, сменив имя Генрих на Анри, он оставался немцем, скрупулёзным, осторожным, тщательно согласовывающим цены и контракты, которые заключал в 1908 году с Дереном, в 1912 с Пикассо и Браком, в 1913 с Франсуа Леже и Хуаном Грисом. Им он предоставлял скромные пособия, дававшие художникам возможность спокойно работать, а они обеспечивали его регулярным притоком новых произведений. К 1914 году, менее чем за семь лет, Канвейлер стал главным дилером и спонсором кубистов.

Впоследствии он уверял, что никогда не стремился заполучить богатых клиентов — просто покупал картины и ждал, пока кто-то захочет их приобрести. Постоянных покупателей у него имелось не более пяти-шести человек, но, учитывая, что в их число входил Сергей Щукин, ставший его главным и верным клиентом, дела шли неплохо. Получив очередную партию от Пикассо и Дерена, он немедленно отправлял в Москву список новых работ с фотографиями. Всё делалось по-немецки четко. Чёрно-белое фото большого формата наклеивалось на картонное паспарту, ставился штамп галереи «28 rue Vignon» (логотип с изображением раковины морского гребешка разработал для него Дерен) с номером; карандашом скромно помечалась цена, а иногда на обороте давался краткий комментарий.

«Канвейлер жил на грани разных социальных миров, но не мог вписаться ни в один из них. Он был евреем, отдалившимся от своего религиозного наследия, но не принявшим христианство. Он был буржуа, не любившим материализм своего класса. Он был интеллектуалом, зарабатывавшим на жизнь на рынке. Он был одарённым бизнесменом, с тревогой относящимся к капитализму. Он был немцем, который покинул свою родину. И он был эмигрантом, который обрёл дом в Париже, но всё ещё не был по-настоящему французом» Charles Dellheim. Belonging and betrayal: how Jews made the art world modern. Waltham, Massachusetts: Brandeis University Press, 2021. Р. 248-249. . За то, что он был немецким подданным, Канвейлер дорого заплатил. С началом войны, в декабре 1914-го, его имущество, в том числе разные портреты жены и его самого, включая рассыпающийся на мелкие осколки портрет Пикассо, были конфискованы. Его американский представитель умолял отправить картины на хранение в Нью-Йорк, а ему обещал предоставить убежище, но Канвейлер отказался, о чем потом пожалел. Однако, благодаря верному клиенту Герману Рупфу, он переждал войну в Швейцарии и смог вернуться в Париж 20 февраля 1920 года.

Финансист Андре Симон, согласился стать «молчаливым партнёром» и дал галерее своё имя; щедрый лондонский дядюшка предоставил кредит в размере 100 тысяч франков; и в бывшем складе стекла на улице д’Асторг, 29, неподалеку от улицы Боэси, ставшей после войны «улицей картин», Канвейлер открыл Galerie Simon. На Боэси располагалась также галерея L’Effort Moderne Леона Розенберга, к которому перешли «брошенные» Канвейлером на произвол художники. Вернулись к нему только двое: Брак и Грис.

За два июньских дня 1921 года 127 картин и рисунков, конфискованных у него как «немецкое имущество», были проданы с аукциона в Hôtel Drouot «в пользу французского государства». Сам Канвейлер на торгах отсутствовал, но доверенным лицам удалось купить для него несколько работ. Большая же часть кубистических произведений была им навсегда утрачена. В следующий раз наблюдать как вновь, на этот раз нацисты, уничтожают его с трудом возрождённую после первой катастрофы галерею, Канвейлер отказался. В начале сентября 1939-го грузовик cо 154 картинами и акварелями Клее двинулся в сторону Лиможа, в «свободную зону». Сам он с женой укрылся в небольшой деревне Сен-Леонар-де-Нобла в четырёхстах километрах от Парижа.

Во время Первой мировой войны он был вынужден уйти в изгнание как немец, теперь как еврею ему не оставалось иного выбора, кроме как три года вести затворническую жизнь в маленьком раю «в тени печи крематория», как он потом выразится Kahnweiler, My Painters and Galleries, 111–12. . Пока Канвейлер писал книгу о покойном друге, художнике Хуане Грисе и восстанавливал историю кубизма, сестра его жены Луиза Лейрис обратилась в Главное управление по еврейским вопросам, заявив, что она, французская католичка, желает купить конфискованную Galerie Simon. «Да, я золовка Канвейлера, но я принадлежу к арийской расе и работаю в этой галерее уже двадцать один год...», — заявила бесстрашная Луиза. Мало кто верил в успех её миссии, тем не менее в 1940 году Galerie Louise Leiris в Париже появилась Galerie Louise Leiris работает по сей день. Сейчас она находится по адресу: 47 Rue de Monceau, 75008 Paris, France. .

До своей кончины 11 января 1979 Канвейлер успел провести около 60 выставок, увидеть книгу своих мемуаров «Мои галереи и мои художники», проводить в последний путь Жоржа Брака и Пабло Пикассо. В 1984 году Центр Помпиду отметил столетие арт-дилера, издателя и писателя. Чикаго прислал портрет Канвейлера кисти Пикассо, а супруги Лейрис позволили опубликовать часть бесценных архивных документов, к которым затем закрыли доступ. Большинство работ из личной коллекции арт-дилера были завещаны французскому государству. Пятиметровую бетонную Птицу с распростертыми руками Пикассо, стоявшую перед руинами часовни в усадьбе Сен-Илер на фоне которой Даниель-Анри Канвейлер сфотографировался в день своего восьмидесятилетия, Лейрисы тоже подарили.

Главный по наивному искусству — Вильгельм Уде

В 1904 году влюбившийся в современное искусство ницшеанец, дрезденский правовед из состоятельной еврейской семьи Вильгельм Уде (1874–1947) вместо того, чтобы заседать как отец в Верховном суде, отправился в Париж. В 1905 году он купил своего первого Пикассо, а когда в городе появился Канвейлер, бывший десятью годами младше своего соотечественника, тот посоветовал пойти на Монмартр, в «Плавучую прачечную» Мастерские художников Bateau Lavoir, легендарная «Плавучая прачечная» на рю Равиньян на Монмартре. Так ее прозвал поэт Макс Жакоб: скрипом деревянных полов они напоминали ему старую баржу на Сене, на которой стирали белье. Раньше в этом доме помещалась фабрика пианино, в 1899 г. он был переоборудован под мастерские.  посмотреть на «что-то странное, в ассирийском духе» (речь шла об «Авиньонских девицах»). Вряд ли тогда кто-то предполагал, что Конвейлер станет пропагандистом кубизма и главным дилером Пикассо и Брака. Впрочем, Вильгельм Уде тоже останется в истории. Прежде всего, как организатор первой ретроспективы Таможенника Руссо в 1911 году и автор первой, выдержавшей множество переизданий биографии легендарного «наивного художника» На французском языке книга вышла в 1911 году (Wilhelm Uhde. Henri Rousseau. Paris: E. Figuière, 1911), на немецком — в 1914-м и в 1923-м — переиздание. .

Началoсь всё с того, что графиня Берта Де Роз, мать Робера Делоне, показала Вилли Уде купленную ею Заклинательницу змей (1907) Анри Руссо. В 1908 году Уде открыл крошечную галерею на Монпарнасе, где стал устраивать выставки молодых художников (одним из первых у него появился Иван Морозов, купивший две картины будущего кубиста Огюста Эрбена). Персональной выставки у него удостоилась и Соня Терк, урожденная Сара Ильинична Штерн, с которой в том же году в Лондоне Уде сочетался «браком по соглашению» (Вилли требовалось завуалировать свою нетрадиционную ориентацию, а невесте избавиться от опеки своей еврейской родни). В доме 73 по улице Нотр-Дам-де-Шамп новоиспеченная мадам Уде познакомится с Робером Делоне, вместе они изобретут орфизм, а на склоне лет Соня Делоне (1885–1975) станет первой женщиной-художницей удостоившейся прижизненной выставки в Лувре.

Покинутый ею Вилли тем временем целиком отдался собирательству. Недостатка в средствах он не испытывал, и постепенно его наполнившаяся работами Андре Дерена, Рауля Дюфи, Жана Метценже, Эрбена, Фернана Леже, Жюля Паскина, Хуана Гриса, Мари Лорансен (которой он организовал первую выставку) и Анри Руссо квартира не уступала салону Стайнов. Одного только Пикассо у него было 12 полотен, а Жоржа Брака — 20. В 1912 году Уде решил поселиться неподалеку от Парижа, в Санлисе, где случайно наткнулся на брошенную кем-то картину. Автором её оказалась тайно рисовавшая по ночам при свечах Серафина Луи, прислуживающая в усадьбе. Открыть миру еще одного наивного художника Уде не успевает: начинается война, а влюбленные во Францию он и Канвейлер — граждане страны-врага. В 1914 году имущество и коллекции обоих конфискуются. Канвейлер предпочитает скрыться в Швейцарии, а Уде решает вернуться в Германию, поскольку по возрасту мобилизации не подлежит.

За продажей своей коллекции Вильгельм Уде будет наблюдать издалека. Аукцион пройдёт в два этапа, в марте и в мае 1921 года Catalogue des tableaux, aquarelles, dessins de Georges Braque, Nils de Dardel, Raoul Dufy etc... composant la collection Udhe ayant fait l''objet d''une mesure de Séquestre de guerre..., : Paris, Rosenberg Léonce, 5-31 mars 1921. Catalogue des tableaux, aquarelles, dessins par Georges Braque, Nils de Dardel, Raoul Dufy...etc., Composant la Collection Uhde ayant fait l''objet d''une mesure de Séquestre de guerre et dont la Vente aux Enchères Publiques aura lieu à Paris : Paris, Hôtel Drouot, 30 mai 1921. . Среди проданных в Hôtel Drouot 73 картин и работ на бумаге будет его портрет, заказанный 1910 году Пикассо (коллекция Джозефа Пулитцера). В Париж Уде вернётся только через 10 лет, в 1924 году, вместе со своим партнёром, молодым художником Хельмутом Колле, годившимся ему в сыновья (между ними было 20 лет разницы). Ни Пикассо, ни Брак, ни открытый им Руссо больше ему не по карману, но Уде находит похожих на Таможенника художников — Камиля Бомбуа, Луи Вивена, Андре Бошана, «чьи имена знают пока только избранные и которые, быть может, завтра будет повторять толпа» Письмо С. И. Щукина, помещенное Сержем Лифарем в предисловие каталога выставки его коллекции в 1929 году в Париже: Collection de peintures de nos jours appartenant à Serge Lifar / Avec les préfaces de Jean Cocteau, Waldemar George, Serge Schoukine et B.K. [Boris Kokhno]. Paris: Quatre Chemins, 1929. Цит по: Семенова Н. Сага о Щукиных. Собиратели шедевров. М.: Слово, 2019. С. 32. . Была среди тех, кого он называет «современными примитивами», конечно же, Серафина Луи, которую он случайно находит после стольких лет и вновь начинает продвигать и поддерживать.

В 1928 году Уде организует первую выставку наивного искусства, собирая в Galerie des Quatre Chemins под одной крышей Анри Руссо, Бошана, Бомбуа, Вивена и свою любимицу Серафину которых именует «художниками Святого Сердца», намекая на связь некоторых из них с Монмартром и его собором Sacré-Coeur Название это ему не нравится и когда в 1932 году он устраивает вторую выставку, то именует эту группу иначе — «Современные примитивисты». Год этот отмечен для него сразу несколькими трагедиями: Серафина помещена в психиатрическую лечебницу и перестаёт рисовать, страшным ударом для него становится преждевременная смерть Хельмута Колле, которому не помог даже водух Шантильи, куда он перевёз тяжело больного друга.

Лишившись самого близкого человека, Уде отдается писательству. Вслед за книгой «Пикассо и французская традиция», в которой развивает идею о том, что «готический менталитет» зародился на стыке германского духа франков и галло-римлян, и Пикассо соответствует готике, а Брак — скорее романскому стилю; выходят «Ван Гог» и «Пять примитивистов»». Уде многим обязаны не только наивы, но и Бальтазар Клоссовский, сын историка искусства и художника Эриха Клоссовски и художницы Элизабет Доротеи Шпиро, дочери синагогального кантора из Минской губернии, известной как Баладина. Клоссовски-старший был тем, кто в своё время ввёл своего старинного приятеля Уде в мир парижской богемы, познакомил его с завсегдатаями «Ротонды», привёл в мастерские художников. Спустя 30 лет Вилли представит его младшего сына галеристу Пьеру Лоэбу и 1934 году устроит у него выставку 26-летнего художника, вошедшего в историю искусства под именем Бальтюс (1908–2001).

Незадолго до начала Второй мировой войны Уде был лишён немецкого гражданства за свои книги о «дегенеративном» искусстве. Быть евреем стало опасно для жизни в любой стране, в том числе во Франции. Практически до самой смерти Уде не покидал юга страны, где ему помог укрыться лидер французского Сопротивления Жан Кассу, после войны ставший директором Музея современного искусства города Парижа.

Вот и всё, что можно сказать о сыне Жана Уде и Антуанетты Фехлан, немецком искусствоведе, арт-дилере, писателе и коллекционере еврейского происхождения, умершем в возрасте 72 лет в Париже. Мало кто помнит, сколь важную роль сыграл в продвижении кубизма и наивного искусства Вильгельм Уде, ставший героем вышедшего в 2008 году фильма «Серафина из Санлиса». Режиссер Мартен Прово получил за этот фильм семь премий «Сезар», а Уде, которого сыграл немецкий актер Ульрих Тукур — редкую возможность напомнить о себе.